Цветы войны: Дед Михайло о том, как ребенком пережил Великую Отечественную

Рассказы тех, кто пережил четыре страшных года в истории нашей страны, нужно слушать и записывать. Эти судьбы, слова и взгляды — самое важное, что у нас осталось.

Софья Качинская, 10 мая

 

К деду Михайло мы поехали, чтобы делать репортаж «Один день из жизни», с фотографиями, комментариями и исключительно описательными и повествовательными абзацами. Но рассказать о нем так, чтобы читатель увидел именно того человека, которого стоит увидеть, невозможно без личного вмешательства автора в ткань текста. Ребенок войны, получивший контузию, который долго не мог жить среди людей нормально, окончил филологический факультет, начал писать сказы и записывать поговорки и пословицы... Но наша история, конечно, впервую очередь о войне. О том, как ребенком он любил смотреть на небо, расчерченное прожекторами, как немец угощал его шоколадом и каким чудом для деревни времен войны мог стать слепой дед-сказитель.

Фотографии: Антон Климов

В Большой речке весна: солнце греет макушки, теплый ветер путает волосы, довольные ребятишки катаются на велосипедах и играют в догонялки. Мы спускаемся по одной из главных улиц, чтобы найти дом деда Михайло. С ним мы познакомились в Тальцах на Масленице: дедушка в тулупе и ушанке схватился за канат, чтобы помочь команде молодых и сильных парней выиграть.

У нужного дома нас уже встречают: дед Михайло низко кланяется, а пес Дружок для порядка начинает лаять, но все же пускает нас в дом.

«Вы проходите, сейчас будем чай пить, только у меня тут бардак, по-холостяцки, и вы мне помогите. Обычно социальный работник приходит, но мы с вами сейчас чай сами поставим,» — говорит он.

«За свою жизнь дед Михайло записал больше 130 тысяч пословиц и поговорок, это в несколько раз больше, чем в словарях Даля».

 

 

В избе всего одна комната, и она завалена всем, чем только можно увлекаться в почтенном возрасте: помимо книг, рукописей и тетрадок на полках лежат фотоаппараты, стоит портрет Маяковского, на столе — инструменты для работы по дереву, пасхальные украшения, включенный компьютер, на советском трюмо — вырезанные из дерева фигурки.

Дедушку на самом деле зовут Виктором Алексеевичем, и он — собиратель пословиц и поговорок, писатель, выдумщик и немного чудак. За свою жизнь дед Михайло записал больше 130 тысяч пословиц и поговорок, написал несколько сказок, сказов и пьес. Его обожают соседские ребятишки, а он не устает повторять: «Вы напишите обо мне правильно. Я не хочу, чтобы меня жалели, я живу прекрасно и занимаюсь любимым делом».

 

— МОСКВА —

Фотографии: Антон Климов

Мы садимся за стол, Виктор Алексеевич начинает свой рассказ, и про чай мы забываем на ближайшие полтора часа. Ребенок войны встретился с Великой Отечественной в московском детском доме, четырехлетним пацаном, которого родители оставили в парке совсем младенцем.

«Когда к Москве начала подступать война, ой, как мы, мальчишки, любили смотреть на это светящееся ночное небо. Мы мечтали, чтобы хотя бы одна бомбочка к нам во двор залетела, мы бы ее потрогали, или аэропланчик, чтобы мы дядю летчика погладили. Нас тогда воспитательницы подготавливали, учили, как нужно уходить в бомбоубежище. Однажды завыли сирены, и всю нашу группу пытались увести из дома в этот бункер, но мы так туда и не дошли, оказались в больнице всем составом».

Из госпиталя маленького Витю забрала новая семья: «Когда медсестра мне сказала, показывая на незнакомую женщину, что это моя мама, я сначала растерялся, а потом начал вопить: «Я тебя звал, звал, а ты не приходила!». Мама увезла меня в свою деревню: к дедушке, высокому и в очках, и бабушке. Ой, какая добрая, но ой, какая толстая была бабушка!»

 

— ОККУПАЦИЯ —

И вот опять послышались канонады. По деревне стали ходить сердитые дяди, ездить сердитые машины и скакать сердитые лошади — хмурые и неприятные. «Ну пошел нехристь, удержи ему нет», — сказала толстая и добрая бабушка, и новая семья собралась уходить.

«Мы шли по дороге, меня нес усатый солдат, который мне совсем не нравился: его винтовка постоянно била меня в бок, а сам он был страшный, как Бармалей. Когда послышался звук приближающихся самолетов, от дороги, конечно, все разбежались. Солдат положил меня на землю, а сам лег сверху, что мне, ребенку, вообще не нравилось. А тут из земли начали вырастать прекрасные красные цветы, летели бомбы. Я выглядывал из-за плеча этого солдата и смотрел: было восхитительно. А потом взрыв и очнулся я уже дома, в той самой деревне, из которой мы должны были уйти. Проснулся с контузией, которая давала о себе знать всю мою жизнь».

 

 

«Из земли начали вырастать прекрасные красные цветы, летели бомбы. Я выглядывал из-за плеча этого солдата и смотрел: было восхитительно».

 

 

Потом дедушку повесили, заподозрив в партизанстве, маму и бабушку убили в их же доме, Витя остался один, стал жить то здесь, то там.

«Я однажды шел по улице, чувствую запах: вкусный-вкусный. А я есть хотел. Вижу, на крылечке банка стоит, тушенка, хап ее и бегом по дороге, быстро бегу, никто меня не догонит: ни лошадь, ни аэроплан. Бегу, и вдруг ка-а-ак пинанет меня кто-то сзади, я аж по воздуху полетел, больно-больно. Я сел, и вдруг слышу: «Ду ист швайне!» Я испугался, что опять кто-то меня бить будет, но смотрю, офицер того повара, который меня пнул, бьет по лицу перчаткой: «Эс ист киндер». Подшел, усадил на колени, угостил шоколадкой. Но не все они такими были, кто-то подзывал к себе, чтобы просто поиздеваться».

 

— ДЕДУШКА АНИСИЙ —

Фотографии: Антон Климов

Однажды ночью за Витей и другими детьми и женщинами в деревню пришли партизаны, в лесу усадили в самолет и увезли «на большую землю». Так началась Витина эвакуация. Товарный поезд с ранеными солдатами, детьми и их матерями шел на восток, но однажды Витя, потеряв сознание или заснув, от поезда отбился.

«Очнулся — ни поезда, никого, только деревья, вдалеке дома и один фонарь горит. И вдруг слышу, зовут: «Воробушка!». Воробушкой меня мой дед называл, и я так обрадовался, подумал, что это он, кричу в ответ: «Дедуля!». Вижу, и правда дед, хоть и не мой: громадный, с бородой ниже пояса, нос из бороды торчит, в тулупе и шапке. Так я познакомился со слепым дедом Анисием. Он ходил по окрестным деревням, голосил сказы. И вот зайдем мы в дом, и уже у крыльца или калитки ждут нас бабоньки, ему кланяются, с ним здороваются. Зайдем в избу, а он уже знает, где красный угол, он на эту икону помолится, перекрестится, бабоньки к столу, накрывают, кто чем богат, меня от пуза накормят, дедушку тоже. И что интересно, дедушке Анисию всегда давали настоящий хлеб, хотя в деревнях не было хлеба. В деревнях не было соли, а  ему щепотку настоящей соли положат на газетку. А уж про сахар и говорить не приходится: дети забыли, что такое сахар, а ему положат этот сахар. Откуда что брали, непонятно, просто деда очень любили.

И пока дед Анисий ест, кто-нибудь из бабушек обязательно плачет. А дедушка спросит:

— Ну что ты, Нюшенька, что ты роняешь слезу, вон гляди-ка в ведра на улице, а ты мокренька была! Али ворон черно перо сронил?

— Да, дедушка Анисий, да, похоронка на моего Алешеньку, на летчика моёва пришла, а у нее вон тоже на танкиста, сына, пришла похоронка.

Тогда он начинает сам плакать, реветь:

— Ты поглянь-ка, черные ястребы-то поналетели, да закрыли солнышко красное...

— Вот сколько лет будут жить те люди, которых он спас, сколько лет будут жить их потомки, столько лет — бессмертие его будет.

И женщины те, которые сжимались в комочки, были жалкие и зареванные, когда он так говорил, поднимались, плечи у них распрямлялись, и вот они уже смотрят на бабонек не с плачем, а с гордостью: «Это мой сын! Мой Ванятка! Вот какой мой сын, вот так вот!».

Вот так он дух поднимал у людей, как же его не любить.

Победу я встретил уже на Урале, в том же детском доме, в котором был в Москве, только эвакуированном. Сообщили нам о конце войны в полдень, во время «мертвого часа». Мальчики постарше начали кидать подушки, перья летели, все прыгали и кричали, я тоже бил в ладоши, лежа на кровати. Вот, собственно, и вся война».

 

— СКАЗЫ И ПОГОВОРКИ —

Дедушка Анисий не только помогал местным женщинам, потерявшим своих детей на Великой Отечественной войне, не падать духом, но и ходил по деревням, чтобы сказывать сказы. Для этого у него был незамысловатый инструмент — несколько дощечек и «строночки». Сказы горланились месяцами — тогда дедушка оставался в одной деревне, и каждый вечер жители, утомленные работой в тылу, приходили в одну из изб слушать эти истории. «Мне, — говорит Виктор Михайлович, — в те вечера казалось, что все вокруг меня ненастоящее, а правдиво только то, о чем дедушка сказывал».

Фотографии: Антон Климов

У Виктора Алексеевича тоже есть книга сказов, один из них — о Байкале. «Мне не нравится сказ бурятский, разве может нормальный отец кинуть камнем в свою же дочь? Поэтому я написал свой».

Виктор Алексеевич не без труда поступил на факультет филологии и журналистики Иркутского государственного университета: спасло его знание наизусть «Кому на Руси жить хорошо» и впридачу — две толстых тетради с ответной поэмой, написанной в некрасовским стиле. В доме у дедушки хранится огромный мешок его рукописей, записей поговорок и пословиц, он придумывает их сам и записывает за жителями деревни.

Мы пьем чай, идем на прогулку, местная шпана хохочет и разговаривает с дедом Михайло, прохожие здороваются. Когда мы уезжаем, он долго стоит у калитки и машет нам вслед. Пока идем до остановки, я думаю о том, как важно слушать и записывать истории участников и детей войны, чтобы помнить и знать, какими потерями для каждого частного лица даются подобные государственные предприятия. К деду Михайло нужно непременно еще раз заглянуть на кружку чая.